Часы, намазанные на хлеб - Мария Фомальгаут

И написано про него всякое.

Вот теперь мальчик маме покажет, что Криль самый-самый настоящий…

Мальчик читает.

Не верит себе.

…живут одно лето, умирают с похолоданиями…

– А ты что зимой будешь делать?

Это мальчик у Криля спрашивает.

Криль мнется.

– Я… в тёплые страны уплыву…

– Врешь ты всё!

– Ну… я вообще-то на зиму в ил зарываюсь, не хотел тебе говорить…

– И про ил врёшь! Врёшь!

Мальчик плачет. Такой большой мальчик, а плачет, уже десять лет мальчику, а плачет…

– Ма-а-а, ну пож-а-а-алуйста!

– И речи быть не может грязь эту в дом тащить!

– Мы его вы-ы-ы-моем!

Уже август.

И не верится, и быть не может, и оглядываешься, а как август, а почему, а уже? А только же что май был, ещё холодный, сука, потом июнь был дождливый какой-то, июль вот порадовал, пожарил, и август припекал…

А тут на тебе.

Скоро осень.

А там и холода не за горами.

Тридцать первое августа.

Завтра маленький мальчик с папой, с мамой на такси, а там на самолёт, и в Москву. А второго сентября линейка праздничная, и с цветами все будут…

…только Криля там не будет.

Маленький мальчик бежит по пляжу, плачет, кричит:

– Не хочу осень! Хочу лето, всегда, всегда, всегда!

Криль вздрагивает:

– Ты… ты серьёзно?

Мальчик кричит:

– Серьезно! Серьезно! Я хочу, чтобы лето не кончилось! Не кон-чи-лось!

– Ты тогда не вырастешь никогда…

– И пусть не вырасту! И не хочу вырастать!

– Да ты что? Ты же машину хотел… тебе права не дадут…

– И не хочу права!

– А капитаном корабля стать хотел?

– И не хочу капитаном! С тобой хочу!

Криль недоумевает:

– Ты… ты хорошо подумал?

– Хорошо… – мальчик снова кричит – хочу это лето! Всегда!

Вечереет.

Мальчик бежит домой, оборачивается, смотрит на море, куда ушёл Криль…

Всхлипывает.

Уже август.

Нет, не так.

Ещё август.

Часы бьют полночь.

Раз…

Два…

Три…

…и так до двенадцати.

Вспархивают вспугнутые совы.

Летят желтые листья.

Маленький мальчик просыпается, жмурится от солнца.

Здесь солнце.

И море.

Папа ещё спит, мама приподнимается на кровати, сонно смотрит на мальчика:

А ты чего в такую рань, каникулы же… вот так, в школу не добудишься, а тут на тебе… поспал бы, устал с дороги….

Мальчик бежит к морю.

А там Криль, вот он, на берегу сидит.

– Криль! Криль!

Криль зовёт мальчика по имени.

Радуется.

Мальчик с Крилем плещутся в волнах. Криль учит мальчика плавать, не так, по-собачьи барахтаться, как мальчик делает, а по-настоящему плавать, вот так, руками, руками махать, ногами, ногами махать, нырять на глубину, где ракушки, а в ракушках жемчужины…

А на улице лето, жаркое лето, знойное лето, солнце вон как палит…

Кто-то окликает мальчика по имени.

– Не узнал, что ли?

Мальчик не узнаёт, чего это он здорового дядьку узнавать должен. У дядьки жена в тонюсеньком бикини, две дочки, девчушка маленькая к Крилю ручонки тянет, хоцу-хоцу-хоцу, и мама девчушку одёргивает, не надо, он грязный…

Здоровый дядька одергивает жену, кивает мальчику:

– Он у тебя ничего, вменяемый?

Мальчик кивает. Дядька разрешает дочке поиграть с Крилем, можно-только-осторожно, девчушка тянет к Крилю пухлую ручонку…

Дядька качает головой. Неодобрительно.

– Эх ты, я те списывать давал, а ты не узнаёшь…

А уже август.

Скоро июнь.

А Мишка Кочакин в Антарктиде был.

И в Гонолулу был, чёрт его пойми, где это, но был.

А у Вики Сорокиной самолёт.

Настоящий.

Всамделишный.

Свой.

Вика Сорокина вице-президент чего-то там по продаже чего-то там, вот у неё и самолёт.

Настоящий.

Вчера Вася Титушкин приходил, нет, нет, сын Васи Титушкина.

С Крилем играл.

Мальчик набрасывается на Криля:

– Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Это ты всё, ты!

Криль пожимает тощими плечами:

– Ты сам этого хотел.

Мальчик плачет.

Такой большой мальчик, а плачет.

Убегает от Криля.

Бродит по пустынному пляжу, пинает камушки.

Шумит бескрайнее море.

Солнце палит.

Мальчику скучно.

Мальчик снова идёт к Крилю, а Криль чего придумал, вытащил со дна морского сундук, а там сокровища…

Мальчик девочку видел.

То есть, не девочку уже, ей уже шестьдесят лет, считай жизнь прожи… тьфу, какое там, жизнь прожита, люди и до девяноста живут, шестьдесят, считай, самый расцвет…

И девочка мальчика видела.

То есть не девочка уже, а… ну да.

– Слушаю вас.

Врач смотрит на женщину, немолодая, в подтяжках вся, волосы крашеные-перекрашенные. Сейчас начнётся, а муж к молодой ушёл, а сын школу забросил, или нет, у сына, наверное, уже свои сыновья есть, а матери сын не звонит и с внуками видеться не дает… а муж в прошлом году умер, не иначе…

– Понимаете… я мальчика видела.

Врач кивает. Не иначе как плохое что-то этот мальчик делал, слова нехорошие писал или на крыльце курил… Сейчас начнется, вот в наши-то времена…

– То есть, он не мальчик уже… но мальчик. Мы с ним в школе учились… а он всё ещё мальчик…

– Не работает? Пьет? За компом играет?

– Да нет… у него этот… Криль…

– Криля разводит? – спрашивает врач, и тут же догадывается. Вот те на, надо же где про Криля услышал…

– Так-так… давайте-ка подробнее про мальчика этого…

Ноябрь.

У девочки ноябрь.

Это там, у мальчика август, а у девочки ноябрь уже.

Врач вежливо кивает:

– Ну что же… очень жалко, ничем вам помочь не могу… он много у кого так жизнь забирает… много их там…

– Да вы что?

– Ну…

– …понимаете, мы с ним в классе одном…

Девочка (уже не девочка) называет фамилию мальчика.

Врач вздрагивает.

– Что же сразу не сказали. Что вы так…

Девочка (уже не девочка) вздрагивает:

– Так вы поможете?

– Помогу, помогу… разберёмся…

Море шумит.

Врач выходит на берег, оглядывается:

– Ну… показывайте, где.

– Вот, – девочка показывает на пирс, где мальчик с Крилем играют.

Врач идет к мальчику, быстро, размашисто, врач немолодой, сухой, поджарый, виски седые…

Криль настораживается.

Ощеривается, чешуйки дыбом встают.

– День добрый, – врач садится на корточки подле Криля, – ну что… мальчишку ты забрал…

Криль шипит, выпускает раздвоенный язык:

– Договор был… договор…

– Договор-то договор, только тут штука такая… это ж не просто мальчик… он же вырастет, он же параллакс изобретет.

Девочка не понимает, что такое параллакс. Но чувствует, вот сейчас, вот здесь, этот человек, он мальчика заберет, потому что боится его Криль, боится, хвост поджал, шипит…

Криль вспыхивает:

– Да осточертели вы с параллаксами со своими! Тот художник, этот учёный… куда ни плюнь…

– А ты чего хотел, люди они люди и есть…

Девочка смотрит на мальчика.

Мальчик смотрит на девочку.

Между ними пять шагов и пятьдесят лет.

Это ничего.

Сейчас они встретятся.

Сейчас-сейчас…

Криль оживляется:

– Так я понимаю… причина в ускорителе?

– Так ты понял, так.

Криль говорит что-то, быстро-быстро на своём языке, изредка вставляет русские слова, проскальзывает полузнакомое – Атлантида…

Врач кивает.

– Хорошо. Неси давай…

Девочка не понимает, как так, почему так, Криль – бултых! – ныряет в волны, исчезает…

…появляется снова.

– Вот… держите.

Девочка не понимает.

Мальчик тоже не понимает. Должно же всё хорошо кончиться, в сказках же всё хорошо кончается, это же…

Врач кивает, хлопает в ладоши:

– По рукам.

Криль кивает:

– По рукам.

Девочка (уже не девочка) не понимает, что она тут делает, она же не девочка уже, ей же уже много лет, много-много, больше, чем пальцев на руках, и на ногах тоже. Девочка спешит, на самолёт надо успеть, на работу завтра…

Море шумит.

Уже август.

Или нет.

Ещё август.

Ещё целый август, целый-целый август, ещё в школу не скоро.

Мальчик играет с Крилем.

Мальчик хочет, чтобы лето не кончалось.

Никогда-никогда.

Оборванная история

Подкашиваются ноги.

Понимаю, что обречен, так обречен, что мало не покажется. Делать нечего, стучу в дверь.

– Входите… входите.

Вхожу, вхожу. Странно, что вижу только одного палача, думал, их будет больше, человека три, как минимум.

– Э-э-э… здрассьте.

– Привет и ты, коли не шутишь.

– А это… я на пересдачу.

– Готовились? Только честно.

– Честно нет.

– А чего пришли тогда?

– Ну… надо, я и пришел.

– Надо… кто ж так ходит… не видать вам пересдачи, как своих ушей…

Хватаюсь за соломинку.

– Дайте хоть попробовать!

– Чего там пробовать, если не знаете ничего…